Поэт-волжанин Николай Луканов (1948–2006)
К сожалению, при жизни у поэта вышла всего одна тоненькая книжечка «Звезда Полынь», изданная мизерным тиражом в 200 экземпляров. В ней были и такие строки:
«Стало в мире ветрено и зябко.
Что ж не греешь, зябкая звезда?
От моих воздушных светлых замков
Не осталось жалкого следа...
Если что не так, простите, люди!
Я, прошедший много трудных вёрст
В поисках утерянных иллюзий,
Заблудился в небе, среди звёзд».
***
В краю привольном мать-и-мачех,
Пастушьей сумки, лебеды
Рос белобрысый тихий мальчик
Под взглядом пристальным страны.
Земли таинственные связи
Его коснулись невзначайИзданная мизерным тиражом в 200 экземпляров
Там, где стоит удельным князем
В червленом шлеме иван-чай…
***
Ты мне приснился, сельский дворик,
Где детство дивное живет.
Каурый конь по кличке Орлик
Траву душистую жует…
…Растет здоровой плотью лето.
И я чуть выше лебеды,
Обрызган весь охранным светом
Еще неведомой звезды.
Детство свое провел Луканов в селе Криволучье-Ивановка – «медвежьем углу», как он вовсе не осуждающе, а любовно называет свою малую родину. Это село – одно из старейших на самарской земле. Говорят, что основано оно еще в ХVIII веке крестьянами-переселенцами, выходцами из Тамбовской губернии. Некогда это было справное, зажиточное село, где был свой храм, в советские времена разобранный-растащенный по камешку, включая фундамент. Сегодня оно, как и вся российская сельская глубинка, переживает сложные времена.
Николай Григорьевич Луканов застал в своем селе такие времена, когда дети малые при лучине слушали на русских печках «преданья старины глубокой», которые сказывали старушки… Эти преданья, как теперь понимаю, и стали для многих русских людей, выходцев из сел и деревень, тем базовым фундаментом, растащить-разобрать который по кирпичику не смогли никакие невзгоды времени. Самарские писатели не случайно отмечают как одну из важных примет стихов Николая Луканова их этнографическую, народную, бытовую и жизненно-укладную достоверность, которую придумать нельзя, она достается только в наследство от предков.
Еще школьником увезли Николая из родного села родители, подавшись в комсомольском порыве осваивать узбекскую Голодную степь. С грустной усмешкой вынужденного переселенца, каким Луканов стал в сорок с лишним лет, рассказывал, что приехавшие по комсомольским путевкам со всех концов Советского Союза ребята, в числе которых были и его родители, превратили-таки своим ударным трудом узбекскую Голодную степь в Гулистан, что переводится как цветущий край. О том, что ни одно доброе дело не остается безнаказанным, эти люди узнали после крушения СССР, когда многие из них были вынуждены уезжать из Средней Азии.
Тем не менее Николай , который был вынужден уехать из ставшего родным Узбекистана-Гулистана, вспоминал прожитые там годы самым добрым словом – отучился в школе, окончил институт русского языка им. Пушкина в Ташкенте, преподавал русский язык и литературу в вузах и техникумах… «Как было не уехать? К 1994 году, это самый пик всерусского исхода из Средней Азии, идешь бывало по родной Фергане и видишь всюду протянутые через улицы плакаты «Русские – в Рязань, татары – в Казань»… Я к тому времени остался вдовцом с сыном-подростком на руках. Какое будущее ждало моего русского мальчишку в родной Фергане, о себе уж думать не приходилось. Статус беженцев нам не удалось получить, для того чтобы обрести этот дающий хоть какие-то призрачные надежды статус, надо было, чтобы тебя «немножко зарезали» тамошние националисты… Дожидаться этого я не стал».
Излишне, наверное, говорить, что переживающая сложные новейшие наши времена родина-Россия не всегда с распростертыми объятиями встречает своих детей-изгнанников из союзных республик – таких как Николай. Вот и жил – не унывал в комнатушке одной из новокуйбышевских общаг, где на «тридцать восемь комнаток всего одна уборная», талантливый русский поэт Николай Луканов.
Но жизнь жизнью, у кого она сегодня простая? А главное в том, что Луканов – самобытнейший поэт со своим слогом, миром, стилистикой и образностью. Его лирический герой настолько растворен в сопереживании болям Родины, что диву даешься. Так может любить не шибко заботящуюся о нем Родину только настоящий русский поэт, чье творчество растет от корня и питается ключевой родниковой водой русских глубин:
И стояла погода такая:
Желтых листьев предельный накал.
Я, в осенние дали вникая,
День вчерашний повсюду искал.
Было ясно, совсем недалече
До казнящего душу дождя.
Вольных птиц беспокойное вече
Выбирало в дорогу вождя…
***
Родимый край! Оставим всех в покое,
Кто торговать и воровать горазд.
Вот тихий дол… И ветлы над рекою,
Где по ночам соловушка горласт.
Я понимаю: времени веленье -
На лирике ранимой ставить крест.
Пусть происходит толпосотворенье,
Не трогая наивных этих мест.
Пусть жизнь сегодня – страстная блудница,
На все пороки в мире явный спрос…
Не устает душа моя родниться
С родимым краем, где с пеленок рос.
Постой в раздумье, прошлое послушай,
В гостях у детства, у речной косы.
Здесь сверстников загубленные души
Не раз хмелели от земной красы.
И стояла погода такая:
Желтых листьев предельный накал.
Я, в осенние дали вникая,
День вчерашний повсюду искал.
Было ясно, совсем недалече
До знобящего душу дождя.
Вольных птиц беспокойное вече
Выбирало в дорогу вождя.
Было ясно, всему поднебесью
Нанесен безвозвратный урон.
Прямо к сердцу печальные песни
С четырех подбирались сторон.
А по рощам, по тропам, по лисьим,
Под ветров подгоняющий свист,
Как лисята, опавшие листья,
По пустынным аллеям неслись.
Будет так же, наверно, со мною –
С ветки жизни однажды сорвусь.
Потеряв притяженье земное,
Попаду в заповедную Русь.
Называли край мой полем диким,
Лежбищем прожорливой орды,
Томные пионы и гвоздики
Не растут в объятьях лебеды.
Ковыли растут, чертополохи
С разною колючею братвой.
Вздыбленные яростью эпохи
Пропадали здесь под волчий вой.
Пропадали каменные боги.
И сегодня небу не до нас.
Не отсюда ль всадник кривоногий
Зажигал наживой жадный глаз?
Ты скажи мне, поле, не отсюда ль,
Насвистевшись с ветром вольным всласть,
Наша разухабистая удаль
Неповинной кровушкой лилась?
Нынче здесь усталость и затишье.
Затупился меч. Ржавеет щит.
По полям и весям серой мышью
Человек заботами шуршит.